Рославльские аферисты XVIII века

Началась эта весьма необычная криминальная история как раз перед Новым годом — 30 декабря 1791 г.
В этот день в Рославль приехали два никому здесь не известных человека. Выглядели они обыденно, одеты были в крестьянские тулупы и валенки, держались тихо и до поры внимания к себе не привлекали. Один из прибывших выглядел лет на 50 и для того времени был уже стариком, второй казался намного моложе, в тот момент ему шел 21-й год.Остановившись на постоялом дворе и оплатив вперед предстоящую ночевку, оба крестьянина отправились в местный трактир. Там они много пили и много болтали. И младший договорился до того, что вдруг потребовал от трактирщика, чтобы тот обращался к нему, как к дворянину.
Трактирщик оказался человеком бывалым и спорить с пьяным дурнем не стал. Но послал к местному исправнику своего человека, которому приказал довести до сведения полицейского начальства, что в шинке молодой крестьянин, стриженый под рекрута, требует обращаться к нему сообразно дворянскому званию.
Трактирщик знал, что исправника полученный «сигнал» непременно заинтересует: во-первых, молодежь дворянского происхождения в рекруты не брали и, соответственно, «под рекрута» не брили; во-вторых, человеку неблагородного происхождения непозволительно было заявлять о принадлежности к иному сословию. Последнее образовывало состав преступления, которое юридическим языком того времени называлось «именованием не принадлежащим званием» и почиталось весьма серьезным.
ЕДВА СТРАННАЯ пара покинула трактир и возвратилась на постоялый двор, как ее навестил местный исправник. И, не мудрствуя лукаво, потребовал предъявить паспорта. Мужички при виде местной полицейской власти нисколько не стушевались и вытащили свои паспорта. И тут поразился исправник: мало того, что паспорта обоих мужчин были в полном порядке, так еще и младший из них действительно оказался дворянином — Прокофием Ивановичем Лосинским, 20 лет.
Лосинский солидно объяснил исправнику, что вотчиной его семьи является село Незнаново, расположенное неподалеку, в Рославльском округе. Спутником Лосинского был Федот Гаврилов, крепостной крестьянин дворянки Екатерины Судейкиной, которая владела деревней Волковичи. Судейкины и Лосинские были соседями — их усадьбы разделяли всего 8 верст. Мужчины объяснили исправнику, что возвращаются домой, повстречались в дороге и решили остаток пути проделать вместе. Рассказ их звучал достоверно, но исправнику не давал покоя вид стриженой головы «дворянского сына». В конце концов, он решил доставить странную пару к местному городничему, дабы тот рассудил, как лучше поступить с путешественниками.
НА ДОПРОСЕ у городничего Прокофий Лосинский не смог объяснить происхождение своей странной стрижки. Стрижка «под ноль» почиталась на Руси во все времена позорной, она свидетельствовала о несвободном состоянии ее обладателя. Так стригли лишь каторжан, рекрутов, да заразных больных. То, как Лосинский отвечал на расспросы городничего, возбудило в последнем сильные сомнения в искренности молодого человека. И хотя его не в чем было обвинять, городничий приказал отправить подозрительную пару в местный казенный дом.
В ЦЕЛЯХ СБОРА информации о Лосинском были сделаны запросы во все уездные учреждения. Оказалось, что молодой человек отнюдь не отличался благонравием. Из справки земского суда следовало, что в конце 1790 г. корнет Домашнев заявил о похищении у него Лосинским 75 рублей. Последний после непродолжительного запирательства факт хищения признал, извинился перед пострадавшим и вернул деньги. А в феврале 1791 г. Прокофий Лосинский попал в новый переплет. Тогда он едва не задушил свою жену. Мать Лосинского, опасаясь возможной расправы сына над законной супругой, принесла в суд жалобу на него. Правда, через некоторое время сама же эту жалобу и отозвала, так что Прокофий и на этот раз вышел сухим из воды.
Посланный в село Незнаново полицейский вернулся с известием, что молодого барина не видели дома с августа 1791 г., т.е. почти пять месяцев. Куда и почему он исчез, где находился все это время, никто из домашних Прокофия Лосинского не знал. Все это выглядело в высшей степени странно.
Получив все эти сведения, городничий вновь вызвал на допрос Лосинского. Переходя от отеческих увещеваний к открытым угрозам, а от них — обратно к ласковым уговорам, он сумел-таки развязать язык арестанту.
Сущность сделанного Лосинским признания сводилась к следующему. Весной 1791 г. он познакомился с отставным прапорщиком Суздальского пехотного полка Львом Григорьевичем Судейкиным. 25-летний балагур, картежник и повеса поразил воображение провинциального недоросля рассказами о красивой жизни, где победы на поле боя сменялись победами над красивыми женщинами и наоборот, а ночные попойки с цыганами плавно перетекали в дуэли и опять-таки, наоборот.
Лев Судейкин весьма напоминал гоголевского Ноздрева — такой же брызжущий через край оптимизм, безудержная энергия и вечная нехватка денег… Отставной прапорщик без обиняков предложил Лосинскому разбогатеть. Для этого следовало «немного смошенничать». План Судейкина был гениален и прост. Но чтобы лучше уяснить сущность предложенной им комбинации следует сделать небольшое отступление.
ПРИНЦИПЫ КОМПЛЕКТОВАНИЯ русской армии, существовавшие в то время, подразумевали бессрочную службу солдат (лишь в 1793 г. последовало ограничение срока службы 25-ю годами). Рекрутские присутствия по всей России требовали от помещиков исполнения спускаемых из столицы квот по набору солдат (обыкновенно разнарядка требовала призыва одного человека от 200, 300 или 500 крестьян в зависимости от населенности губернии).
Чтобы не отдавать в армию хороших мастеровых и хозяйственных мужиков помещики обыкновенно подбирали в рекруты самых бесполезных в хозяйстве людей. Для сохранения своих крестьян многие помещики прибегали к покупке добровольцев на стороне. Зажиточные сельские общины заранее готовились к рекрутскому набору, собирали «всем миром» деньги, которые вручались потом помещику, дабы тот купил на них «добровольца».
В рекруты набирались люди так называемых податных сословий, т.е. ими не могли стать дворяне, священники, а также неправославные люди. Такую публику приказчики искали по трактирам; там они поили кандидата дармовой водкой, давали карманные деньги и, уговорив бедолагу, быстрее тащили в рекрутское присутствие оформлять вербовку, пока человек не приходил в себя. Розыски такого рода «добровольцев» были серьезной проблемой для помещиков по причине хронического дефицита подходящего контингента.
СУДЕЙКИН ПРЕДЛОЖИЛ Лосинскому завербоваться в армию под видом «добровольца». Судейкин продал бы его помещику, нуждающемуся в исполнении рекрутской квоты, а после того, как Лосинского забреют в солдаты — организовал бы побег. А заработанные подобным образом деньги, молодые лентяи поделили бы пополам! Эта блестящая идея поначалу весьма смутила Лосинского. Отказаться от своего дворянского звания, назваться крестьянином, дать себя обрить… пусть даже за хорошие деньги — все это выходило за пределы его понимания. Тем не менее, мысль «срубить денег по-легкому», глубоко засела в голове молодого повесы. Два месяца он боролся с искушением, а потом дал знать Судейкину, что согласен с его планом.
Темной ночью в середине августа 1791 г., ничего не сказав своим домашним, Прокофий Лосинский покинул родные пенаты. Побег помогли совершить Судейкин и его товарищ Толпыга, специально для этого приехавшие в село Незнаново на бричке, принадлежавшей отставному поручику. Троица примчалась в г. Орел, где Судейкин живо сыскал помещика, нуждавшегося в рекруте-добровольце и быстро с ним сторговался. Лосинский был продан за триста рублей. При оформлении купчей молодого барчука записали как «Ефима Иванова», крепостного крестьянина Льва Судейкина. Поверенный прямо из крепостной палаты, в которой регистрировалась сделка, отвел Лосинского в рекрутское присутствие, где последнего осмотрел врач, после чего немедля записали в рекруты. А через четыре дня, едва молодого рекрута выпустили в город, он бежал, встретившись в условленном месте с неким крестьянином Осипом Воробаевым. Этот человек был посвящен во все перипетии плана и активно помогал Судейкину. Воробаев ждал Лосинского на постоялом дворе с готовой бричкой и крестьянской одеждой. После чего и отвез Лосинского к Судейкину.
Ожидание больших денег оказалось напрасным: Прокофий рассчитывал получить 150 рублей (т.е. половину от 300, за которые он был продан), но вместо этого Судейкин выдал ему… 5 рублей. Остальные 145 руб. по словам Судейкина, следовало выплатить после того, «как зарастет лоб», поскольку с обритой головой Лосинский деньги все равно не сможет тратить.
Толпыга и Судейкин повезли Лосинского к отставному майору Ефиму Алеексеевичу Савину, который как выяснилось, был активным участником всех мошенничеств компании. Савин жил в селе Жабово неподалеку от г. Брянска. Там вся компания крепко погуляла. Пьянка длилась четыре дня. Когда алкоголический дурман спал, Судейкин поставил перед Лосинским задачу: искать новых потенциальных «подставных» рекрутов. Лосинский подумал-подумал и вспомнил про своего родственника — отставного корнета Егора Кубышкина, которому идея Судейкина могла очень понравиться.
КУБЫШКИН ЖИЛ в Смоленске, и Лосинский поехал к нему на переговоры. Лосинский в лице Кубышкина и в самом деле нашел единомышленника — тот тоже мечтал обогатиться «по-легкому». Услышав рассказ о замечательной компании удалых мошенников, Кубышкин воспылал энтузиазмом и заявил, что отыщет, по меньшей мере, трех добровольцев. Кроме того, он заявил, что и сам готов продаться в рекруты под видом крепостного. Родственнички немало попили водки, но когда стало подводить здоровье, Кубышкин сказал, что «пора делать дело». Окрыленный Прокофий Лосинский, вновь помчался к Судейкину. Впрочем, последнего оказалось не так-то просто отыскать. Наконец, через мать отставного прапорщика Лосинский узнал, что Лев Судейкин находится в Орле.
Поэтому, когда Лосинский нашел Льва Судейкина и заверил, что его родственник Кубышкин готов предоставить не меньше трех «добровольцев», это вызвало бурю восторгов. Судейкин распорядился немедленно доставить в Орел как самого Кубышкина, так и его добровольцев. Лосинский отправился к родственнику, а в дороге его сопровождал Федот Гаврилов, крепостной Судейкина. Но 30 декабря 1791 г. обоих задержали в Рославле.
ТАКОВА БЫЛА общая легенда рассказа Прокофия Лосинского о событиях последних месяцев его жизни. Как нетрудно догадаться, его признание прозвучало громом среди ясного неба. До той поры в унылом провинциальном Рославле самой страшной аферой было разве что перенесение межевых знаков. Далее фантазия местных жителей не простиралась. Здесь же — настоящий заговор с переодеваниями, похищениями, фальсификациями документов, сговорами заинтересованных сторон, а главное — обманом государства! Рапорт рославльского городничего с кратким изложением сделанного Лосинским признания лёг на стол губернатора.
От последнего последовало секретное предписание задержать и допросить всех, поименованных Лосинским лиц. Также было приказано составить списки бежавших за последние два года рекрутов и установить, кого из них до зачисления в армию продавали Лев Судейкин, Семен Толпыга и Ефим Савин. И закрутилось следствие! Первую часть губернаторского распоряжения удалось выполнить наполовину. Полицейские в Орле без труда отыскали Льва Судейкина и арестовали его, но вот засаду грамотно устроить не смогли. Семен Толпыга, узнав об аресте товарища, в гостинице не появился, бросил все свои вещи и скрылся из города. Видимо, он успел предупредить о начавшихся арестах и Ефима Савина, потому что последнего также найти не удалось. В Орле, Смоленске и Брянске отставного майора никто не видел, а в своем имении в селе Жабово он более не появлялся. Просидевшая там более двух недель полицейская засада в итоге изъяла по описи все деньги и ценные вещи, которые преступник мог бы быстро реализовать, после чего опечатала имение и обязала окрестных крестьян в случае появления Савина не выполнять его распоряжений, а немедля его «вязать» и везти в полицию в Рославль.
В то же самое время — в феврале 1792 г. — началась обширная проверка учетных книг как крепостных палат (в них отражались все сделки с крепостными людьми), так и рекрутских присутствий (там регистрировались все зачисления на воинскую службу) в Смоленске, Рославле, Брянске, Орле и других населенных пунктах Смоленского наместничества. Будучи арестован, Лев Судейкин категорически отвергал все возведенные на него подозрения как «оговор и наветы». Более того, он утверждал, что вообще незнаком с Прокофием Лосинским и хладнокровно потребовал проведения очной ставки с последним.
Лосинский на первой очной ставке с Судейкиным, устроенной в середине февраля 1792 г., буквально потерял дар речи и не смог повторить сделанных ранее заявлений. Правда, через некоторое время он пришел в себя; видимо, грозное обаяние его бывшего друга несколько рассеялось. Во всяком случае на двух последующих очных ставках — в мае и апреле того же года — он держался более уверенно и повторил свой рассказ о продаже в рекруты, что называется, в глаза оппоненту. Между тем ревизия крепостных книг в скором времени дала весьма интересные результаты.
Выяснилось, что Лев Судейкин, вступивший в права владения своей долей отцовского имущества в 1790 г., весьма активно торговал крепостными. Но продавал он одних и тех же крестьян. Так, в первой половине 1791 г. своего крепостного Ефима Иванова он продал майору Орлову, затем — генералу Каменскому. Наконец, в августе Ефим Иванов был продан в третий раз — и опять майору Орлову. После этой сделки Ефим Иванов был зачислен новым хозяином в рекруты. Нетрудно догадаться, что в последнем случае под личиной «Ефима Иванова» выступал Прокофий Лосинский.
Другой крепостной Льва Судейкина — некто Игнат Федотов — в течение года также трижды продавался различным хозяевам: князю Щербатову — в 1790 г., Орлову и Каменскому — в 1791 г.
Когда полиция вместе с чиновниками крепостной Палаты прибыла в деревню Волковичи для описи проживавших там крепостных Судейкина, выяснилось, что настоящие Ефим Иванов и Игнат Федотов жили там совершенно открыто и спокойно. О своей неоднократной продаже в чужие руки они ничего не знали. Не вызывало ни малейших сомнений то, что Судейкин во всех шести сделках использовал посторонних лиц, фиктивно присваивая им фамилии своих крепостных крестьян. Мошенничество было налицо.
В июле 1792 г., в самый разгар следствия, Судейкин и Лосинский совершили побег. Произошло это во время проведения очной ставки. Поскольку расследование курировал рославльский городничий, все допросы и очные ставки проводились не в местной тюрьме, а в здании городничего правления. Его помещения не были должным образом оборудованы. Воспользовавшись отсутствием решеток на окнах и банальным невниманием конвоя, оба арестанта благополучно покинули дом негостеприимного городничего. Несмотря на то, что следствие лишилось важнейших действующих лиц, этот побег имел и свой плюс: теперь отпали все сомнения в том, что Судейкин и Лосинский были хорошо знакомы прежде и прекрасно ладили.
Этот побег наделал большой переполох. Власти постарались взять под контроль все дороги, ведущие в соседние губернии, хозяева питейных заведений и постоялых дворов получили ориентировки на беглецов, а в тех местах, где они предположительно могли появиться, были выставлены засады.
Судейкин и Лосинский пробыли на свободе менее месяца. Их арестовали как «беспаспортных» при попытке выезда из губернии. Примечательно, что Лосинский, потерявший всякое доверие к своему товарищу, отказался передвигаться поодиночке. Прокофий все еще рассчитывал получить остаток долга, который ему в свое время недодал компаньон. Он ни на шаг не отходил от Судейкина, опасаясь, что тот его бросит. В конечном итоге это и погубило мошенников. Пара молодых мужчин, во всем соответствовавшая полицейскому описанию, не могла не привлечь к себе пристрастного внимания. Беглецов арестовали, вернули в Рославль, где для пущей безопасности заковали в кандалы.
Расследование афер Льва Судейкина и его компаньонов растянулось более чем на 5 лет. Существенно затормозила следствие перемена власти в Петербурге: новый Император Павел I сменил всех видных чиновников екатерининской эпохи, что негативно сказалось на повседневной работе судебного и полицейского ведомств.
Орловская Палата суда и наказаний рассмотрела «дело о торговцах подставными рекрутами» в первых числах января 1797 г. Из представших перед судом лиц виновными «в злоумышлениях, обманах и подлогах» были признаны Лев Григорьевич Судейкин и Прокофий Иванович Лосинский. Они приговаривались к лишению дворянского достоинства и бессрочной ссылке в Сибирь на поселение. Кроме этого Судейкин лишался права именоваться званием «прапорщик в отставке». Также виновным признавался и Федот Гаврилов, крепостной Судейкина, с самого начала участвовавший в аферах своего барина. Его, впрочем, суд постановил освободить от наказания, ввиду того, что крепостная зависимость лишала Гаврилова свободы выбора.
Мать Судейкина была освобождена из-под стражи за «недостатком доказательств». С такой же формулировкой суд освободил и корнета Кубышкина.
Подельники Судейкина к январю 1797 г. так и не были найдены. Дальнейшая судьба этих людей неизвестна.
Следует признать, что суд в своих приговорах оказался весьма гуманен. С большой долей уверенности можно утверждать, что мать Судейкина была осведомлена о проделках сына и подлежала наказанию за недонесение. Скорее всего, помещики, покупавшие у Судейкина «подставных» добровольцев, тоже понимали, что являются участниками аферы.
Тем не менее, суд не захотел углубляться в этом направлении, справедливо опасаясь обнаружить всеобщий сговор местного дворянства, с которым, если следовать букве закона, надлежало бороться только поголовными репрессиями. Что и говорить, дело Судейкина вскрыло весьма неприглядную картину нравственного падения смоленского дворянства! Ради соблюдения исторической правды нельзя не отметить, что мошенничество Судейкина и его компании было не единственным в своем роде.
Причина подобных дел крылась в том, что народ боялся армейской службы даже больше сибирской каторги. Именно это отношение к солдатскому жребию, глубоко укоренившееся в массе русского народа, создавало питательную почву для афер, подобных рассмотренной выше.
Подготовил Алексей ИВАНЦОВ.