Друг сделал приятное – подарил томик стихов Юрия Кублановского, поэта признанного и заслуженно популярного. Не терпится насладиться изысканным слогом культового для искушенных в поэзии автора, читаю и… неожиданно спотыкаюсь на следующие строфы, посвященные охоте:
…На бегу легконогий русак
становился коснеющей тушкой,
замеряющей наискосок
десятины родного простора.
И, влетев в оголенный лесок,
заливалась легавая Дора.
«Легавая Дора…» Вот он, камень преткновения! В контексте повествования. Дора априори должна быть гончей, а не легавой. Ну просто обязана, потому что именно этой славной охотничьей породе – гончим собакам – свойственно такое азартное поведение во время преследования зайцев, в момент, «погони из погонь», когда «лай срывается на плач, заходится навзрыд». А легавые… Легавые, наоборот, знамениты тем, что молча, без голоса, втихую выслеживают дичь непревзойденным тонким чутьем и на выгодном расстоянии от будущего трофея делают знаменитую стойку – замирают грациозно, в напряжении мускулов застывают мгновенно даже в неудобной для них позе, тем самым позволяя охотнику заранее изготовиться для верного выстрела. Чем и дороги! И, что досадно, все это не тайна за семью печатями, не сокровенные знания, доступные узкому кругу посвященных. Даже не охотнику перепутать заливистый гон громкоголосой гончей с интеллигентным углубленным поиском легавой – непростительно. Ну, это, как – не будучи меломаном – перепутать оперу с балетом. Так что налицо явная нелепица, что, впрочем, ничуть не умаляет художественных достоинств упомянутого автора – бывает…
Имя Виталия Бианки известно всем: маститый писатель-натуралист, каждому слову которого хочешь верить. Вот тут-то и полезно вспомнить присловье «доверяй, но проверяй», Вот как у мэтра описан процесс варки речных раков (прошу извинить за пространную цитату):
«…В корзине были черные раки, в кастрюле был кипяток с укропом и солью, а на блюде ничего не было.
Вошла хозяйка и начала:
Раз – опустила руку в корзину и схватила черного рака поперек спины;
Два – кинула рака в кастрюлю, подождала, пока он сварится, и –
Три – переложила красного рака ложкой из кастрюли на блюдо.
И пошло и пошло.
Раз-два-три, раз-два-три, — в корзине осталось все меньше черных раков, кипяток в кастрюле кипел и булькал, а на белом блюде росла гора красных раков».
Ну-ну… Вас ничто не напрягает? Меня очень. Не трудно подсчитать, сколько при таком способе варки (раз-два-три) потребуется времени, если раков будет хотя бы десятка три (гора!), а время готовки каждого – минут, этак, восемь-десять. Подсчитали? Тут корифей либо умышленно вводит нас в заблуждение (зачем?), либо, не желая никого дурачить, живописал то, чего ни разу не наблюдал воочию и, полагаясь на собственную фантазию, допустил, мягко говоря, погрешность, без обиняков называемую несуразицей.
Даже детям известно: раков варят не по одному, педантично окуная в кипяток каждого, а всех разом, с крапивой, минут 15-20, да еще не вынимают поспешно, а держат в постепенно остывающей воде, чтобы были мягкими, солеными, ароматными и сочными (с лёком). Вот и весь фокус, а не «раз-два-три», елки-палки.
Продолжим. В одном из роскошных старинных музеев Кракова экспонируется картина под названием «Дама с горностаем». Авторство шедевра принадлежит кисти гениального Леонардо, а вот название… Название, как атрибутика портрета, явно придумано позднее и уж вовсе не соответствует тому, что изображено на полотне. Зверек на руках юной особы, увы, не горностай, из чьих белоснежных шелковистых шкурок – символа чистоты и непорочности – шились шикарные мантии европейских монархов, Это обычный хорек. Ну, не совсем обычный, а прирученный хорек-альбинос, прекрасный крысолов, белый окрас шерсти которого отличается от стандартной (бурой с ржавым подпалом) масти этого хищного зверька семейства куньих. Но оспаривать поздно: во все мировые каталоги портрет аристократки вошел с ошибочным названием «Дама с горностаем». Приходится мириться, хоть истина и дороже.
А вот еще. По «тарелке» в программе «Охота и рыбалка» частенько показывают весенние тетеревиные тока и при этом пернатых участников горячих турниров упорно называют… глухарями. Что тут сказать… Такую искаженную информацию можно было бы молча проглотить, если бы название программы звучало несколько по-другому. Например, «Бред сивой кобылы», или что-нибудь в этом роде. А так… Странно, по крайней мере, ведь кроме закадрового комментатора, артистичный голос которого звучит довольно убедительно, у подобных фильмов есть-таки режиссер, ответственный редактор, научный консультант… Целая команда! А в результате – «глухари». Остается лишь недоуменно пожать плечами.
А не угодно ли про волков? – Наболевшая тема.
В представлении многих стереотип: вожак стаи – крутой волчара, умудренный и самоотверженный предводитель своих менее опытных серых соплеменников, Акела, не раз доказавший свое право быть первым.
Как бы ни так! Доминирующая альфа-самка, хитрая матерая волчица, как правило, возглавляет стаю – сообщество со сложной, социальной структурой и строгой иерархией, в которое входят подросшие прибылые, несколько переярков и примкнувшие взрослые особи из случайно распавшихся других разбойных ватаг, вынужденные покориться авторитету «атаманши».
Волк одиночка… Уже имя нарицательное, подразумевающее, конечно же, угрюмого жестокого хищника, одинокого, независимого и свободного, этакого неуловимого грозу местных лесных урочищ, едва ли не исчадие ада… Чушь! Никакой разбойничьей романтики. Из стаи изгоняются, либо уходят сами ущербные, неприспособленные, постоянно обиженные и униженные, вплоть до сексуального насилия, особи.
Они-то и становятся, как правило, одиночками, отлученными от права коллективной охоты, обреченными питаться падалью и отбросами, скрываться в страхе от своих же объединенных в сплоченные ватаги свирепых соплеменников, дабы не оказаться очередной жертвой их поистине волчьего аппетита.
Либо же это отбившийся от подвижной стаи дряхлый старик-отшельник – без зубов, без чутья, без зоркого глаза, которому уже не на что надеяться на этом празднике жизни – все в прошлом.
Таковы волчьи законы.
В популярных изданиях (а их и раньше было немало, и сегодня пруд пруди) зачастую утверждают, что уж — абсолютно безобидное существо, безопасное, неядовитое, в отличие от смахивающей на него ужасной гадюки. Но и этому скользкому парню палец в рот не клади: мелкие зубы ужа, расположенные в глотке и не выбрасывающиеся вперед при нападении, как у его коварной «кузины», тоже довольно токсичны. Проверять не советую – не смертельно, но приятного мало.
Вообще, на бытовом уровне, в просторечии, мы часто называем вещи не своими именами. Делаем это, скорей всего, для собственного удобства, для упрощения, что входит затем в привычку, становится общепринятым, распространенным, и когда возвращаемся к истинному значению понятий – это воспринимается уже едва ли ни как откровение.
Например, всем известную желтую водяную кубышку мы фанатично называем кувшинкой, и даже, в доказательство своей версии, тычем убежденно перстом в середину цветка, указывая на зеленый пестик, действительно похожий на маленький кувшинчик.
Зато настоящую кувшинку возвели в ранг белой лилии, и переубедить нас почти невозможно.
Рогоз, украшенный бархатистыми султанами, мы неправильно именуем камышом, а гибкий камыш, волнующийся на ветру – для нас осока.
Мы умиляемся, услышав заунывное «ку-ку» — якобы кукушка-мать печалится, вспоминая своих бедных деток, подкинутых в чужие гнезда. А это подает голос не сентиментальная кукушка, а, если можно так выразиться, «кукуй», бравый самец; а если бы закуковала самочка, то это все равно, что прокукарекает курица – удивительно и зловеще.
